Диакон Андрей Кураев, из "Школьное богословие"
Слизане в Ада.
Икона от XII в.,
манастира "Св. Екатерина" в Синай (Египет)
Виж също:
Пасха - это суть христианства, а не просто праздник. Если мы внимательно прочитаем апостольские послания и посмотрим те первые проповеди, что приведены в "Деяниях апостолов", нас ждет сюрприз: апостолы не знают никакого "учения Христа".
Ни разу они не говорят "как учил нас Господь", не пересказывают Нагорной проповеди и не передают из уст в уста рассказы о
чудесах Христовых. Важнее всего этого для них одно: Он умер за грехи наши, но и воскрес. Пасхальные события - вот основа
христианской проповеди. Христианство - не "учение", не моралистика, а просто рассказ о факте. Апостолы и проповедуют только факт -
событие, очевидцами которого были.
Но при этом они говорят о Воскресении Христовом не как о событии лишь в Его жизни, но и - в
жизни тех, кто принял пасхальное благовестие, - потому что "Дух Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас" (Рим. 8,11).
Необычность происшедшего со Христом в том, что смерть Его и воскресение "действует в нас" (2 Кор. 4,12).
И с тех пор каждый христианин может сказать: самое главное событие в моей жизни произошло в Иерусалиме, "при Понтии Пилате"...
Что же мы празднуем в Пасху? О богословии говорить современным людям сложно, поэтому присмотримся к тому, что говорит об этом икона.
Но в православной иконографии нет иконы Воскресения Христова! Знакомое всем нам изображение Христа, в белоснежных ризах исходящего из гроба со знаменем в руке, - это позднейшая католическая версия, лишь в послепетровское время появившаяся в российских храмах. Традиционная православная икона не изображает момент Воскресения Христа. Существует, однако, немало икон, надпись на которых говорит, что перед нами "Воскресение Господа нашего Иисуса Христа", а реальное изображение все же повествует о событиях, имевших место днем раньше - в Великую Субботу. Пасхальной иконой Православной Церкви является икона "Сошествие во ад".
Христос на этой иконе как будто абсолютно статичен. Он держит за руки Адама и Еву. Он только готовится извести их из места скорби. Подъем еще не начался. Но только что закончился спуск: одежды Христа еще развеваются (как после стремительного спуска). Он уже остановился, а одежды еще опадают вслед за Ним. Перед нами - точка предельного нисхождения Христа, от нее путь пойдет ввысь, от преисподней - в Небо. Христос ворвался в ад, и сокрушенные им врата ада, разломанные, лежат под Его ногами.
"Сошествие во ад" являет нам, как совершается победа Христова: не силой и не магически-авторитарным воздействием, но - через максимальное "Самоистощание", самоумаление Господа. Ветхий Завет повествует, как Бог искал человека. Новый Завет, вплоть до Пасхи, нам говорит, как далеко пришлось пойти Богу, чтобы найти все же Своего Сына.
Вся сложность иконографии Воскресения связана с необходимостью показать, что Христос - не только Воскресший, но и Воскреситель. Она говорит о том, - зачем Бог пришел на землю и принял смерть.
На этой иконе дан момент перелома, мгновение встречи двух разнонаправленных, но единых по цели действий: предельная точка Божественного нисхождения оказывается начальной опорой человеческого восхождения. "Бог стал человеком, чтобы человек стал богом" - такова золотая формула православного понимания человека.
Эти (ранее закрытые) возможности преображения открываются для человека стремительно - "во едином часе". "Пасха" и означает "переход", стремительное избавление. В ветхозаветные времена пасхальным хлебом были опресноки - безквасные хлебы, изготовленные наскоро из теста, которое некогда было даже заквасить. Столь же стремительно свершается и освобождение человечества (уже всего человечества, а не только еврейского народа) от рабства (уже не египетскому фараону, но самой смерти и греху).
Главный смысл иконографии Воскресения - сотериологический. "Верно слово: если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем" (2 Тим. 2,11). "Как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни. Ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его <в крещении>, то должны быть соединены и подобием воскресения, зная то, что ветхий наш человек распят с Ним... дабы нам не быть уже рабами греху" (Рим. 6,4-6).
Воскресение Христа - это дарованная нам победа. Или - победа Христа над нами. Ведь мы сделали все, чтобы Жизнь не "жительствовала в нас": вывели Христа за пределы града своей души, своими грехами пригвоздили Его ко кресту, поставили стражу у гробницы и запечатали ее печатью неверия и безлюбовности. И - вопреки нам, но ради нас - Он все-таки воскрес.
Поэтому иконописец, задача которого - передать пасхальный опыт Церкви - не может просто представить саму сценку исхождения Спасителя из гроба. Иконописцу необходимо связать Воскресение Христа со спасением людей. Поэтому пасхальная тематика и находит свое выражение именно в изображении сошествия во ад.
Распятый в пятницу и Воскресший в воскресение, Христос в субботу нисходит во ад (Еф.4,8-9; Деян.2,31), чтобы вывести оттуда людей, освободить пленников.
Первое, что бросается в глаза в иконе сошествия, - это то, что в аду находятся... святые. Люди в нимбах окружают Христа, сошедшего в преисподнюю и с надеждой смотрят на Него.
До Пришествия Христова, до того, как Он соединил в Себе Бога и человека, для нас был закрыт путь в Царство Небесное. С грехопадения первых людей в структуре мироздания произошла подвижка, которая перервала животворящую связь людей и Бога. Даже в смерти праведник не соединялся с Богом.
Состояние, в котором пребывала душа умерших, в древнееврейском языке обозначается словом "Шеол" - безвидное место, сумеречное и без-образное место в котором ничего не видно (Иов. 10,21-22). Это скорее состояние тяжкого и бесцельного сна (Иов. 14,12), чем место каких-то конкретных мучений. Это "царство теней", эта мнимость в своем мареве скрывали людей от Бога. Древнейшие ветхозаветные книги не знают идеи посмертной награды, не ожидают рая.
В связи с этим в атеистической литературе встречается утверждение, что здесь пролегает непроходимая пропасть между Ветхим и
Новым Заветом: новозаветная ориентация на бессмертие души не находит подтверждения в Ветхом Завете и противоречит ему. Тем самым в
очень существенном пункте единство Библии ставится под сомнение. Да, Экклезиаст без всякой надежды вглядывается в пределы
человеческой жизни. Псалмопевец Давид с плачем размышляет о скоромимоходящести человеческой жизни: "Человек яко трава, дни его яко
цвет сельный, так оцвете, яко дух пройдет в нем и не будет"... И Иов вопрошает, очевидно, не ожидая ответа: "Когда умрет человек,
то будет ли он опять жить?" (Иов.14.14).
Да, ветхозаветным людям не было ясно открыто наличие жизни и после жизни. Они
могли предчувствовать, жаждать этого - но явно им ничего не было сказано. Ведь говорить, что за смертью их ждет жизнь в Боге,
Царство Небесное, - значит утешать их и обнадеживать, но ценой обмана. Ибо до Христа оно еще не могло вобрать в себя мир, и никто
из мира не мог вместить его в себя. Но и говорить людям Ветхого Завета правду о Шеоле - значило провоцировать в них приступы
безысходного отчаяния или надрывного эпикурейства: "Станем есть и пить, ибо завтра умрем!"
И вот пришло время, когда надежды, казалось бы обманутые, все же оправдались, когда исполнилось пророчество Исаии: "На живущих в стране тени смертной свет воссияет" (Ис. 9,2). Ад обманулся: он думал принять свою законную дань - человека, смертного сына смертного отца, он приготовился встречать назаретского плотника, Иисуса, Который обещал людям Новое Царство, а сейчас и Сам окажется во власти древнего царства тьмы - но ад вдруг обнаруживает, что в него вошел не просто человек, а - Бог. В обитель смерти вошла Жизнь, в средоточие тьмы - Отец Света.
Впрочем, и смысл, и событийное настроение Пасхи нам не удастся передать лучше, чем это сделал святитель Иоанн Златоуст: "Пусть никто не рыдает о своем убожестве, ибо явилось общее Царство. Пусть никто не оплакивает грехов, ибо воссияло прощение из гроба. Пусть никто не боится смерти, ибо освободила нас Спасова смерть. Воскрес Христос и Жизнь пребывает. Воскрес Христос и мертвый ни един во гробе!".
"Свой пришел к своим". Кто эти "свои"? Святые цари и пророки, праведники Ветхого Израиля? Да! Но что говорит Златоуст? Разве говорит он: "Ни единого иудея во гробе" (в духовном гробе, в Шеоле)? Нет, - вообще "мертвый ни един".
Знали ли русские иконописцы, что древнейшие православные святые считали "христианами до Христа" праведных язычников-философов? "Сократ и Гераклит и им подобные, которые жили согласно с Логосом (Словом), суть христиане" (святой Иустин Мученик). Все те, кто искал Единого Бога и во имя Его подавал своему ближнему "хоть чашу холодной воды", чья совесть вела к служению Богу и добру,- все они искали именно Христа (еще не зная Его имени) и были узнаны и признаны Им как Его и спасены. Так считали древнейшие отцы Церкви, и даже во время, когда язычество было еще сильно, они не боялись узнавать правду в ее формально нехристианских облачениях - и воцерковлять ее. Нехристианские мыслители (если они учили добру) почитались неправомочными обладателями не им принадлежащей истины, а сама Истина почиталась Единой и предугадываемой всеми духовно ищущими людьми. И потому - как Моисей приказал еврейскому народу во время пасхального исхода забрать все золото из египетских домов (ибо оно было заработано евреями за столетия их рабства), - так и христиане должны приносить в Церковь все лучшее; все духовное золото, наработанное человечеством вне церковной ограды, "под рабством закона".
Но еще и в "золотую осень" православного средневековья, может быть и незнакомые с Иустином Мучеником, русские и молдавские иконописцы не стеснялись на фресках соборов писать лики дохристианских философов. Может, и на иконах Воскресения Христова они видели и писали не только ветхозаветных праведников, но и всех, заслуживших блаженство "алчбой и жаждой правды". Ведь, как писал ап. Павел, Бог "есть Спаситель всех человеков, а наипаче верных" (1 Тим. 4,10). Ведь Бог "хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины" (1 Тим. 2,3-4). Как само Пришествие в мир Слова означает суд, состоящий в том, что то, что было от света, - приняло Свет, потянулось к Нему и просветлилось, а те, чьи дела были злы, возненавидели Его (Ин. 3,19-21), - так не только в этическом, но и в познавательном плане обретение полноты Истины необходимо "судит" все остальные человеческие мнения. "Истинное Слово, когда Оно пришло, показало, что не все мнения и не все учения хороши, но одни худы, а другие хороши" (святой Иустин Мученик).
То, что казалось почти неразрешимым, равнодоказательным; что обладало, казалось бы, одинаковым достоинством полуистины-полулжи - при свете Истины, воссиявшей в сумерках безблагодатного богоискания, оказалось совсем не столь равнозначным. Усталая релятивистская мудрость дохристианского мира оказалась освещенной Солнцем Правды - Христом. И все сразу стало иным. <...>
То, что выдерживало сравнение со Светом, выявляло свое родство с Ним, - соединялось с Ним, и принималось Церковью.
"Свет Христов просвещает всех". Может быть, именно это хотел сказать древний иконописец, помещая на иконе Воскресения среди встречающих Спасителя людей не только с нимбами, но и без них.
На первом плане иконы мы видим Адаму и Еву. Это первые люди, лишившие себя богообщения, но они же дольше всего ждали его возобновления.
Рука Адама, за которую его держит Христос, бессильно обвисла: нет у человека сил самому, без помощи Бога, вырваться из пропасти богоотчужденности и смерти. "Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?" (Рим. 7,24). Но другая его рука решительно протянута ко Христу: Бог не может спасти человека без самого человека. Благодать не насилует.
По другую сторону от Христа - Ева. Ее руки протянуты к Избавителю. Но - значимая деталь - они скрыты под одеждой. Ее руки некогда совершили грех. Ими она сорвала плод с древа познания добра и зла. В день падения Ева думала получить причастие к Высшей Истине, не любя саму Истину, не любя Бога. Она избрала магический путь: "вкусите и станете", подменив им трудную заповедь "возделывания"... И вот теперь перед нею снова Истина, ставшая плотью, - Христос. Вновь Причастие Ему способно спасти человека. Но теперь Ева знает, что к Причастию нельзя приступать с самоуверенностью... Теперь понимает: все существо человека должно пронзить "рассуждение", - к Кому дозволено ему причаститься...
И Ева не дерзает самочинно коснуться Христа. Но моля, ждет, когда Он обратится к ней.
Прежде, в раю, одеждой людей была Божественная Слава. "Совлекшись" ее после грехопадения, после попытки стяжать всю полноту этой Славы бесславно-техническим путем, и явилась потребность в материальной одежде. Свет стал обличать обнаженность людей от добрых дел - и от него потребовалась защита, ибо при этом свете, ставшем теперь внешним для них и извне обличающим, "узнали они, что наги" (Быт.3,7). Одежда служила тому же, чему позже станут служить города - самоизоляции, ставшей, увы, необходимой (город - от "городить, огораживать").
То, что сейчас, в момент, изображенный на иконе, Ева вся, с головы до ног, покрыта одеждой, - это еще и знак ее покаяния, понимание всецелой своей отделенности от Бога (одежда дана людям после грехопадения). Но именно поэтому - и спасена Ева. Спасена, - ибо покаялась.
Иконописец всегда, когда надо показать встречу человека и Бога, Вечного и временного, стремится явить не только сам факт встречи, но и значение человека в ней, его личное, выбирающее, верующее отношение к Встреченному. В данном случае об этом говорят не только лик или жесты, но и одежды.
А поскольку тем самым вводится тема покаяния, икона в душе молящегося совмещает Великую Субботу (когда было сошествие во ад) и Пасхальное воскресение. Совмещает покаянные чувства завершающих дней Великого поста и всерастворяющую радость Пасхи.
"На Страстной, среди предпраздничных хлопот, сугубо постились, говели... К вечеру Великой Субботы дом наш светился предельной чистотой, как внутренней, так и внешней, благостной и счастливой, тихо ждущей в своем благообразии великого Христова праздника. И вот праздник наконец наступал, - ночью с субботы на воскресенье в мире свершался некий дивный перелом, Христос побеждал смерть и торжествовал над нею" (И. Бунин. Жизнь Арсеньева).
Воскресение Христово связано со спасением людей. Спасение человека - с его Покаянием и обновлением. Так встречаются в Воскресении "усилья" человека и Бога. Так решается судьба человека - та судьба, о которой вопрошал Бунин: "Бог ли человек? Или "сын бога смерти"? На это ответил Сын Божий".
И вновь скажу: это не "мифология" или "теоретическое богословие". Что более соответствует природе человека: христианское свидетельство о пасхальном чуде или тяжеловесная рассудочность "научного атеизма" - легко опытным путем установить в эти пасхальные дни. Вот если я скажу вам: "Христос воскресе!" - всколыхнется ли ваше сердце ответным: "Воистину воскресе!" - или вы прикажете ему промолчать?.. А лучше - поверить сердцу!
Источник: книга "Школьное богословие" - М.: Фонд "Благовест", 1999 г.
Автор: Диакон А. Кураев
Источник: www.azbyka.ru
Интервью с диаконом Андреем Кураевым
Есть немало людей, которые с симпатией относятся к христианству, но которых Церковь не считает христианами только потому, что они не верят в Воскресение Иисуса Христа. Неужели это действительно настолько принципиально и без Воскресения нельзя обойтись?
– Можно и обойтись... Можно выбрать из Евангелия две-три лично тебе понравившиеся фразы и объявить их "истинным христианством". Но это все равно, что смотреть на себя в зеркало и при этом считать, будто ты погружен в изучение живописи Ботичелли. Две фразы, понравившиеся тебе из всей книги – это проекция тебя в книгу, а не весть книги, дошедшая до тебя.
Весь Ветхий Завет – это ожидание Христа. Евангелие – рассказ о Христе. В состав Нового завета кроме Евангелий входят еще послания апостолов, так вот в них вообще о жизни Христа можно узнать лишь одно: Он жертвенно умер и воскрес. Если вычеркнуть весть о Воскресении – то получится, что апостолам вообще было нечего сказать о Христе...
Если внимательно прочитать апостольские послания и посмотреть те первые проповеди, что приведены в "Деяниях апостолов", нас ждет сюрприз: оказывается то, что проповедуют апостолы, никак не свести к "этическому учению Христа". Они говорят об одном событии: "событии Христа", важнейшей частью которого является "событие Пасхи".
Христианство – не "учение", не моралистика, а рассказ о факте. Апостолы и проповедуют только факт – событие, очевидцами которого были. Ни разу за пределами четырех евангелий они не говорят "как учил нас Господь", не пересказывают Нагорной проповеди и не передают из уст в уста рассказы о чудесах Христовых.
– Вы упомянули Нагорную проповедь Христа. Неужели она, несущая человечеству непреходящие нравственные ценности, менее важна, чем Его Воскресение?
– А вы прочитайте эту проповедь внимательно, и поймете, что в центре ее находятся вовсе не этика, а тайна и личность самого Христа. И если она заканчивается недоуменным вопросом слушателей: "Кто Сей, что говорит так?", значит, именно к этому вопросу и подводил Христос своих слушателей. Он постоянно обращает внимание на тайну Своего прихода в мир, тайну Своего служения, и именно в Своей крестной жертве Он видит главный смысл Своего служения. Слова "на час сей Я пришел в мир" Он говорит вовсе не перед Нагорной проповедью, а перед уходом на Крест.
И еще. Именно если вы считаете, что Нагорная проповедь несет общечеловеческие ценности, вы не можете ее считать чем-то главным и специфическим для христианства, а потому нелогично будет думать, будто согласие с ее якобы "общечеловеческой моралью" может сделать читателя христианином (а не "общечеловеком").
– То есть Вы хотите сказать, что нельзя быть христианином, не веря в Воскресение Христа?
– Христос – Спаситель нашей жизни, а не расширитель нашей эрудиции. Чтобы расширить наш кругозор, вложив в него несколько красивых притч и этических принципов, можно было бы послать члена Союза писателей. Но Христос пришел изменить нашу космическую судьбу. Никакие притчи и проповеди этого сделать не смогут. Мир был изменен вхождением туда над-мирного Бога, то есть воплощением Христа, Его Рождеством, Его смертью и воскресением. Если не принять этого главного, любуясь второстепенным – станешь подобен "чайнику", который ценит компьютер лишь за его дизайн.
Слово христианин – не орден, не звание "почетный гражданин города Ленинграда". Не я придумал христианство, поэтому не должен я подгонять его под свой размер. Если человек не верит в Воскресение, но желает чем-то похвалиться – пусть он хвалится чем-то иным, но не именем Христа: широтой взглядов, нетрадиционностью мыслей, литературным талантом, добрым отзывом о себе на "Голосе Америки". Но не надо позировать рядом с Крестом, который на самом деле ты никогда не пробовал взять на себя...
– И все же, почему Воскресение Иисуса Христа настолько важно для Православия?
– Чтобы понять это, я бы предложил сперва все же четко разграничить мир религии и мир этики. Дело в том, что сегодня на религию возлагают, прежде всего, как раз социальные и этические функции: а потому и Церковь упрекают за то, что она не борется за чистоту окружающей среды, мало обращает внимания на "дедовщину" в армии и вообще не поддерживает процессы толерантного отношения к меньшинствам и мигрантам. Этика, конечно, важна, но если бы религия была равна этике, то не нужно было бы отдельного слова для ее обозначения.
Этика регулирует взаимоотношения людей здесь, на земле, а религия – это человеческий протест против "только человечности", против своей собственной смертной ограниченности. Владимир Соловьев в книге "Три разговора" (1900 г.) предлагает замечательный обмен репликами между персонажем-прогрессистом и самим автором (он назван там "господин Z"). Прогрессист произносит пылкую речь в защиту прогресса, говорит, что с его развитием человечество разрешит все свои проблемы и трудности. И тогда господин Z задает ему вопрос: "Простите, князь, а Ваш прогресс ставит такую проблему, как преодоление смерти?" Тот отвечает: "Нет, конечно, не ставит". Тогда господин Z произносит: "А тогда и сам Ваш прогресс нельзя ставить слишком высоко".
Итак, общая проблема всех религий – возмущение человека своим нынешним состоянием: почему я "коррумпирован" тлением, почему болею, старею и, наконец, умираю? Почему в моем существе "центр тяжести" смещен настолько, что низшее господствует на высшим? Почему я так слеп, что не вижу Бога, а у соседки замечаю лишь верхние кожные покровы, но не разум и душу. Уникальность христианства состоит вовсе не в этике, а в том, каким оно видит человека за пределами здешнего опыта и мира: во-первых, со смертью тела жизнь не заканчивается, во-вторых, личность не уничтожается при соприкосновении с Богом, не растворяется в океане Божества. И, наконец, бессмертие возможно не только для души, для психической индивидуальности человека, но и для его телесной природы.
Христиане не верят в бессмертие души... Не в том смысле, что отрицают, а в том смысле, что не очень-то ему радуются. Ведь в такой вере нет ничего специфически христианского; учение о бессмертии души есть почти в любой религии. В нашем же Символе веры говорится: "Чаю (то есть жду) воскресения мертвых". Именно в этом уникальность христианства. С первых же строк Библия говорит, что Бог сотворил все – и материальный, и духовный мир, а значит, в самой по себе материи нет ничего плохого и злого. Поэтому мы верим, что человек воскреснет весь – и душа и тело. Казалось бы, что в этом удивительного, но во многих религиозных и философских концепциях человеческое существо – это скандал и мезальянс: как частица Божества может оказаться в теле "обезьяны"? Во многих религиях спасение мыслится именно как деконструкция человека, расторжение "неравного брака" божественной души и нехорошего, злого тела, не дающего ей спокойно жить.
Христиане не хуже других знают, что все люди смертны, и если человек принял христианство – это не спасет его от биологической смерти. Но смерть – состояние разлучения души и тела – мыслится как нечто ненормальное и временное, уже преодоленное Христом. Душа говорит своему телу на кладбище: "До встречи! Я подрасту на небе, и в день мировой Пасхи Бог воссоединит нас, преобразив тебя так, что ты будешь соразмерно тем пока еще неведомым мне дарам, которые Господь мне подарит в Вечности". Христианство желает сохранить человека в уникальности его личности и его душевно-телесной природы, поэтому для нас так значимо воскресение всего человека целиком, во плоти, а не просто бессмертие души.
Туринская Плащаница.
– Предположим, Христос действительно Воскрес, но при чем же здесь все остальные люди?
– Представьте себе матрицу: мастер-копию фильма или пластинки. С нее делаются миллионы копий. Если на оригинале появилась царапина, то дефект неизбежно будет и на всем тираже. Можно пытаться исправлять каждый экземпляр по отдельности, но дело это неблагодарное, а часто и невозможное, тем более, что с испорченной матрицы делаются все новые и новые экземпляры. Адам – первый человек – как раз и стал такой "матрицей". Как в случае с поврежденным диском, так и в случае с Адамом "мутация", произошедшая с ним, происходит со всеми его потомками, потому что по человеческой природе мы все – его точные копии.
Единственный выход здесь – исправить оригинал, матрицу, то есть самого Адама. Именно в этом и заключалась миссия Христа, именно поэтому Церковь называет Христа "Вторым" или "Новым Адамом", освобожденным из-под гнета греха, копившегося на земле в течение тысячелетий. В ситуации искушения "Новый Адам" повел Себя иначе, нежели наш общий предок.
Христос восстановил в Себе исходную, замысленную Автором "матрицу" человечности. Каждый из нас только обломочек человека, "недочеловек", ведь никто не владеет всеми потенциями и талантами, на которые способна человеческая природа. Такая полнота была только в первом человеке – Адаме, и такая же полнота есть во Христе. Только в них возможно единство человеческой "сущности" и конкретного "существовования". И потому произошедшее с ними происходит и с каждым из нас.
"Матрицу" испорченной человеческой природы Христос проводит через переплавку. Безусловно, любая аналогия несовершенна, и компьютерный диск не переплавишь. Но в древности были совершенно другие технологии, поэтому церковные писатели и говорят о переплавке. Дело в том, что если в мече появлялась какая-то ненужная примесь, и он из-за этого становился слишком ломким, то его расплавляли и перекаливали, отделяя ненужную примесь. Христос перекаливает в Себе примесь греха, присущую нам. Но когда меч расплавляют, он временно теряет привычную форму, можно сказать, что он на время умирает. Христос тоже проводит "человеческую матрицу" через смерть, через распад на кресте. Но тут же воссоздает ее в чуде Пасхи. Воскрешенную и обновленную "матрицу" Он пробует передать нам. Но если мутация Адама навязывается человеку (злу всегда свойственно навязываться), то воссоздание навязано быть не может. Оно начинает действовать только с согласия каждого из нас, если мы готовы принять в себя Христа, Его воскресшие, обновленные Тело и Кровь.
– Не так давно на экраны вышел фильм Мела Гибсона "Страсти Христовы". Для многих было буквально откровением, насколько страшные страдания пришлось перенести Христу. В конце фильма есть момент Воскресения, но он теряется среди кровавых сцен издевательств над Иисусом. Может быть, действительно этот финальный момент не так важен в сравнении с теми страданиями, которые пришлось претерпеть Христу?
– Важны не страдания, важен их исход. Важно то, что Христос прошел через эти страдания, важно, что страданиями все не кончилось, а было продолжение. Не случайно в православной традиции даже на кресте Христос явлен как Победитель. Это не тяжко обвисшее тело, как изображают Христа на многих католических распятиях, а прямое и ровное. Даже на кресте Христос в полете...
Кстати, я не случайно произнес это слово. Дело в том, что в православной иконографии нет иконы Воскресения Христова! Всем знакомое изображение Христа в белоснежных одеждах, исходящего из гроба со знаменем в руке, – это позднейшая католическая версия, лишь в послепетровское время появившаяся в российских храмах. Традиционная православная икона не изображает момент Воскресения Христа. Существует однако, немало икон, надпись на которых гласит: "Воскресение Господа нашего Иисуса Христа", а реальное изображение повествует о событиях, имевших место днем раньше – в Великую Субботу. Пасхальной иконой Православной Церкви является икона "Сошествие во ад".
Христос на этой иконе как будто абсолютно статичен. Он держит за руки Адама и Еву. Он только готовится извести их из места скорби. Подъем еще не начался. Но только что закончился спуск: одежды Христа еще развеваются выше Его головы, опускаясь вслед за Ним. Он уже взял Адама за бессильную руку и начал путь вверх, а одежды еще опадают вслед за Ним. Перед нами – точка Предельного нисхождения Христа, от нее путь пойдет ввысь, от преисподней – в Небо. Христос ворвался в ад, и сокрушенные им врата ада, разломанные, лежат под Его ногами.
"Сошествие во ад" показывает, как совершается победа Христова: не силой и не магически-авторитарным воздействием, но – через максимальное "Самоистощание", Самоумаление Господа. Богу пришлось зайти очень далеко, чтобы, наконец, спасти Свое творение.
Воскресение Христа – это дарованная нам победа. Или – победа Христа над нами. Ведь люди сделали все, чтобы Жизнь не "жительствовала в них": вывели Христа за пределы града своей души, своими грехами пригвоздили Его ко кресту, поставили стражу у гробницы и запечатали ее печатью неверия и безлюбовности. И – вопреки нам, но ради нас – Он все-таки воскрес.
Поэтому иконописец, задача которого – передать пасхальный опыт Церкви – не может просто представить саму сцену исхождения Спасителя из гроба. Иконописцу необходимо связать Воскресение Христа со спасением людей. Поэтому пасхальная тематика и находит свое выражение именно в изображении Сошествия во ад.
Распятый в пятницу и воскресший в воскресение, Христос в субботу нисходит во ад, чтобы вывести оттуда людей, освободить пленников. Бог Библии знает, как преодолеть смерть, как выйти из пространства смерти, а поэтому мы тоже не собираемся там оставаться.
Так и апостолы говорили о Воскресении не как о событии лишь в жизни Христа, но как о событии в жизни тех, кто принял пасхальное благовестие. С тех пор христианин – этот тот, кто сможет сказать: самое главное событие в моей жизни произошло в Иерусалиме, "при Понтии Пилате"... Частица моей жизни не осталась в могиле.
– Вы говорите, что уникальность христианства в Воскресении, но ведь известно, что почти в каждой древней религии были умирающие и воскресающие боги...
– Первое и самое важное отличие: умирающие и воскресающие боги язычников – это боги растительно-аграрного культа, боги, олицетворяющие собою космические циклы. Радикальное же отличие переживания тайны Воскресения Иисуса в том, что Христос – это не часть космоса. Евангелие от начала до конца – это действие Субъекта, абсолютно свободного от любых законов космоса (природы), которые Он же и создал. Ничто не понуждало Бога стать человеком – это было Его свободное решение. Ничто не понуждало Его жить в нищете среди людей, ничто не понуждало Его взойти на крест. Понтию Пилату, выносящему смертный приговор, Христос говорит, что тот не имеет над Ним никакой власти, Он Сам, абсолютно свободно и добровольно отдает Свою жизнь.
То же касается и Воскресения. Оно не явилось результатом каких-то естественных вегетативно-солярных процессов во Вселенной. Это было Чудо, а чудо не обусловлено "графиком движения космических поездов". Поэтому от начала до конца жизнь Христа – это манифестация евангельского тезиса: "Бог есть Любовь". Любовь же всегда свободна в своем выборе и в своих действиях, это не звонок заранее заведенного будильника.
– Что изменилось бы, если бы Христос не воскрес?
– С духовной точки зрения, если бы Христос не воскрес – это означало бы, что Бог сказал человечеству несколько ласковых слов, но с самим человеком, с его природой ничего не произошло, в нем ничего не изменилось, он остался прежним. У святого Августина есть три образа отношения человека ко греху: "Не могу не грешить, могу не грешить и не могу грешить". Жизнь во Христе и со Христом как раз и дает возможность совершать эти революционные скачки от невозможности не грешить к невозможности делать это. Иными словами, у человека теперь есть возможность изменить свое сердце и ум, вырваться из объятий прошлого именно через то, что в его сердце открывается глубина, не растворимая в социокультурном и биографическом контексте его жизни. Эта глубина связывает его с внекосмическим Богом, то есть Богом, абсолютно свободным от любых законов космоса и причинно-следственных связей.
– Можно ли доказать факт воскресения Христа?
– Доказать нельзя. Если бы это было возможно, то давно бы было сделано. Доказательство – это нечто, убеждающее всех, но поскольку нельзя сказать, что весь мир согласен с христианством, то очевидно, что доказательств на уровне "пифагоровых штанов" у нас нет. Но, я думаю, это не изъян христианства, а напротив – его соль. Можно сказать, что истина Евангелия настолько очевидна, что неверие в нее является грехом. Но в то же время истина Евангелия настолько неочевидна, что вера в нее является заслугой. Господь дал человеку свободу и охраняет ее, в том числе и тем, что отказывается доказательно-навязчиво вторгаться в каждую жизнь.
После Своего Воскресения Христос не явился ни Пилату, ни Каиафе. Это и есть проявление вежливости Бога. Конечно, если бы со мной люди поступили несправедливо, а я затем оказался победителем, то сразу же нанес бы визит своим судьям и палачам. Но Христос обращается только к тем, кто любил Его при жизни. Чудо и любовь совместимы только когда сначала следует любовь, готовность прорваться сквозь туман, неясность, неочевидность и бездоказательность, когда твое сердце кричит: "Я хочу, я требую, мне нужно, чтобы так было!" И только такое сердце получает ответ от Бога.
Чудо и является чудом только потому, что оно неочевидно для каждого, его нельзя доказать никакой теоремой, нельзя подвести ни под одну формулу. Но это право свободного существа – иметь свои убеждения, спорить и доказывать, воскрес ли Христос или этого события никогда не было, подлинна ли Туринская плащаница или это поздняя подделка. И все же, прежде чем спорить, лучше спросить себя: что более соответствует природе человека – христианское свидетельство о пасхальном чуде или тяжеловесная рассудочность "научного атеизма" с пустыми и слепыми небесами? На этот вопрос легко ответить в пасхальные дни. Вот если я скажу вам: "Христос воскресе!" – всколыхнется ли ваше сердце ответным: "Воистину воскресе!" – или вы прикажете ему промолчать?..
Интервью с диаконом Андреем Кураевым
Источник: Фома-Центр
Виж също:
www.Pravoslavieto.com